Неточные совпадения
Но чем громче он говорил, тем ниже она опускала свою когда-то гордую, веселую, теперь же постыдную голову, и она вся сгибалась и
падала с
дивана,
на котором сидела,
на пол, к его ногам; она
упала бы
на ковер, если б он не держал ее.
Самая маленькая девочка, лет шести,
спала на полу, как-то сидя, скорчившись и уткнув голову в
диван.
Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было
на ноги, повернулся в своей каморке и
упал опять
на диван.
— Я не могу слышать равнодушно, когда
нападают на женщин, — продолжала Евдоксия. — Это ужасно, ужасно. Вместо того чтобы
нападать на них, прочтите лучше книгу Мишле «De l’amour». [О любви (фр.).] Это чудо! Господа, будемте говорить о любви, — прибавила Евдоксия, томно уронив руку
на смятую подушку
дивана.
Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув
на диване в ногах у сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему
спать хочется, а сам не заснул до утра.
Через день он снова
попал в полосу необыкновенных событий. Началось с того, что ночью в вагоне он сильнейшим толчком был сброшен с
дивана, а когда ошеломленно вскочил
на ноги, кто-то хрипло закричал в лицо ему...
— Ну, что же,
спать, что ли? — Но, сняв пиджак, бросив его
на диван и глядя
на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной книги. — Петя Струве с товарищами изготовил. Говорят: сочинение
на тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
И,
упав на колени пред
диваном, она спрятала голову под подушку.
Через полчаса он сидел во тьме своей комнаты, глядя в зеркало, в полосу света, свет
падал на стекло, проходя в щель неприкрытой двери, и показывал половину человека в ночном белье, он тоже сидел
на диване, согнувшись, держал за шнурок ботинок и раскачивал его, точно решал — куда швырнуть?
— Алексей Семенов Гогин, — сказал он, счастливо улыбаясь, улыбалась и Анфимьевна, следуя за ним, он сел к столу, бросил
на диван шляпу; перчатки, вылетев из шляпы,
упали на пол.
Самгина толкала, наваливаясь
на его плечо, большая толстая женщина в рыжей кожаной куртке с красным крестом
на груди, в рыжем берете
на голове; держа
на коленях обеими руками маленький чемодан, перекатывая голову по спинке
дивана, посвистывая носом, она
спала, ее грузное тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и, просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
Обломов быстро приподнялся и сел в
диване, потом спустил ноги
на пол,
попал разом в обе туфли и посидел так; потом встал совсем и постоял задумчиво минуты две.
Потом еще Штольц, уезжая, завещал Обломова ей, просил приглядывать за ним, мешать ему сидеть дома. У ней, в умненькой, хорошенькой головке, развился уже подробный план, как она отучит Обломова
спать после обеда, да не только
спать, — она не позволит ему даже прилечь
на диване днем: возьмет с него слово.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и
спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с
дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Мало-помалу впечатление его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел
на Ольгу наедине, слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая домой, ложился, без ведома Ольги,
на диван, но ложился не
спать, не лежать мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно в счастье и волноваться, заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где будет сиять Ольга, — и все засияет около нее.
После обеда никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежанья. Он обыкновенно ложился тут же
на диване на спину, но только полежать часок. Чтоб он не
спал, хозяйка наливала тут же,
на диване, кофе, тут же играли
на ковре дети, и Илья Ильич волей-неволей должен был принимать участие.
Илья Ильич лежал небрежно
на диване, играя туфлей, ронял ее
на пол, поднимал
на воздух, повертит там, она
упадет, он подхватывает с пола ногой… Вошел Захар и стал у дверей.
Если оказывалась книга в богатом переплете лежащею
на диване,
на стуле, — Надежда Васильевна ставила ее
на полку; если западал слишком вольный луч солнца и играл
на хрустале,
на зеркале,
на серебре, — Анна Васильевна находила, что глазам больно, молча указывала человеку пальцем
на портьеру, и тяжелая, негнущаяся шелковая завеса мерно
падала с петли и закрывала свет.
Она, пока Вера хворала, проводила ночи в старом доме, ложась
на диване, против постели Веры, и караулила ее сон. Но почти всегда случалось так, что обе женщины, думая подстеречь одна другую, видели, что ни та, ни другая не
спит.
Вера лежала
на диване, лицом к спинке. С подушки
падали почти до пола ее волосы, юбка ее серого платья небрежно висела, не закрывая ее ног, обутых в туфли.
— Ни с места! — завопил он, рассвирепев от плевка, схватив ее за плечо и показывая револьвер, — разумеется для одной лишь острастки. — Она вскрикнула и опустилась
на диван. Я ринулся в комнату; но в ту же минуту из двери в коридор выбежал и Версилов. (Он там стоял и выжидал.) Не успел я мигнуть, как он выхватил револьвер у Ламберта и из всей силы ударил его револьвером по голове. Ламберт зашатался и
упал без чувств; кровь хлынула из его головы
на ковер.
Вспоминаю, что, пробудясь, я некоторое время лежал
на диване как ошеломленный, стараясь сообразить и припомнить и притворясь, что все еще
сплю.
В этом же кабинете,
на мягком и тоже истасканном
диване, стлали ему и
спать; он ненавидел этот свой кабинет и, кажется, ничего в нем не делал, а предпочитал сидеть праздно в гостиной по целым часам.
Чувствуя, что мне не устоять и не усидеть
на полу, я быстро опустился
на маленький
диван и думал, что спасусь этим; но не тут-то было: надо было прирасти к стене, чтоб не
упасть.
Рассчитывали
на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21
на 22 февраля я от жара ушел
спать в кают-компанию и лег
на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики.
На лицо
упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
Орудия закрепили тройными талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и
на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и неслись в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные кресла в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по воздуху, сбили столик перед
диваном и, изломав его, изломавшись сами, с треском
упали все
на диван.
А там вдруг слышишь, сочится где-то сквозь стенку струя и
падает дождем
на что случится, без разбора, —
на стол,
на диван,
на голову кому-нибудь.
Но вот мы вышли в Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после обеда, чтоб выиграть поболее времени ночью. Так сделал я 8-го числа, и
спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу
на другой
диван, ища прохлады. «Вы то
на правый, то
на левый галс ложитесь!» — говорил он.
Привалов лежал
на диване, а рядом с ним,
на поставленных к
дивану стульях, богатырским сном
спал Nicolas Веревкин.
«Что бы у ней такое?» — пробормотал Ракитин, вводя Алешу за руку в гостиную. Грушенька стояла у
дивана как бы все еще в испуге. Густая прядь темно-русой косы ее выбилась вдруг из-под наколки и
упала на ее правое плечо, но она не заметила и не поправила, пока не вгляделась в гостей и не узнала их.
— Нет, нет, нет! — вскричал вдруг Иван, — это был не сон! Он был, он тут сидел, вон
на том
диване. Когда ты стучал в окно, я бросил в него стакан… вот этот… Постой, я и прежде
спал, но этот сон не сон. И прежде было. У меня, Алеша, теперь бывают сны… но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу… а
сплю. Но он тут сидел, он был, вот
на этом
диване… Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, — засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.
Дежурный проворно вышел. Я допил стакан чаю, лег
на диван и заснул. Я
спал часа два.
Я глядел тогда
на зарю,
на деревья,
на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя
на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом
падали редкие капли…
Принялись бороться,
упали обе
на диван, и уже не захотели встать, а только продолжали кричать, хохотать, и обе заснули.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись
на диване,
на каком
спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Кетчер махал мне рукой. Я взошел в калитку, мальчик, который успел вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я в передней, в которую некогда входил зевая, а теперь готов был
пасть на колена и целовать каждую доску пола. Аркадий привел меня в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился
на диван, сердце билось так сильно, что мне было больно, и, сверх того, мне было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб дольше остаться с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что слово их плохо берет.
В десять часов все расходятся
на покой, причем только самым почетным гостям отводятся особые комнаты, прочих укладывают, как
попало, по
диванам и вповалку
на полу.
Когда он воротился в номера, Милочка уже
спала. Он потихоньку разделся и, чтоб не тревожить жену, улегся
на диван.
Спали везде — и
на диванах, и вповалку
на полу, потому что кроватей при доме сдавалось мало, а какие были, те назначались для старших.
Вдоль стен широкие турецкие
диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами, кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку… Кто-нибудь бренчит
на балалайке, кое-кто дремлет. А «мертвецкой» звали потому, что под утро
на этих
диванах обыкновенно
спали кто лишнее выпил или кому очень далеко было до дому…
Лечился П. В. Шумахер от подагры и вообще от всех болезней баней. Парили его два банщика, поминутно поддавая
на «каменку». Особенно он любил Сандуновские, где, выпарившись, отдыхал и даже
спал часа два и всегда с собой уносил веник. Дома, отдыхая
на диване, он клал веник под голову.
Целый день Галактион ходил грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот
на этом
диване она
спала, — все напоминало ее, до позабытой
на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно будет лечь
спать. Бывают такие проклятые дни.
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села к нему
на диван, так, чтобы свет не
падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
— Ну, ино не
спи, — тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая
на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною, лежала мать. — Как это ты вчера бутыль-то раскокал? Тихонько говори!
По одной стороне коридора находились те три комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных» жильцов; кроме того, по той же стороне коридора, в самом конце его, у кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих, в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства, и
спал на широком
диване, а ходить и выходить из квартиры обязан был чрез кухню и по черной лестнице.
Ипполит вышел. Князю не для чего было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен
на это. Приказание ему Аглаи сидеть дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда
попал, а потому и велела ему дома сидеть… Могло быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег
на диван и закрыл глаза.
На диване спал другой ребенок, трехлетняя девочка, прикрытая, кажется, фраком.
Князь выпил всего два или три бокала и был только весел. Привстав из-за стола, он встретил взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему головой и вдруг показал
на Ипполита, которого пристально наблюдал в эту самую минуту. Ипполит
спал, протянувшись
на диване.
— Да, он лучше всех, кого я до сих пор знала, — отвечала спокойно Лиза и тотчас же добавила: — чудо как хорошо
спать у тебя
на этом
диване.
Евгения Петровна тихо прошла со свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской
спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову
на спинку
дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.